Посидели, помолчали, стараясь отвлечься от тяжелых мыслей.
- Ты что читаешь? - спросил Сергей, указывая на книгу, лежавшую на столике рядом.
- Библию, - Нонна взяла книгу, раскрыла, - самую мудрую книгу на свете. В ней каждый найдет ответы на все жизненные вопросы. И такая заповедь здесь есть - не убий!
- Только это ты и увидела? Да в этой твоей самой мудрой книге одна кровь, одни убийства...
- Крови много, но Библия это осуждает. Тем-то она и мудра; показывая, сколько пролито людьми невинной крови, она утверждает, что всякая кровь, всякое убийство - тяжкий грех, нет оправдания крови и убийству. Нет оправдания...
- Нет оправдания крови невинной, - сказал Сергей, взял Библию у нее из рук, полистал. - Нонна, давай не будем про это. Не нужно. Зачем ты затеяла этот разговор? Ты же никогда об этом не говорила. Что с тобой случилось? Ты что-то от меня скрываешь. Расскажи... ясно, если хочешь. А так, давай, радость моя, лучше говорить про что-нибудь хорошее. Про нашу любовь. - Он прижался бородой к ее щеке. Нонна засмеялась - было щекотно.
- Ладно, я прочитаю тебе про любовь. Слушай... "Встану я и пойду по городу, по улицам и площадям его и буду искать того, кого возлюбила душа моя. Искала я его и не нашла. Встретила меня стража, обходившая город. "Вы не видели того, кого возлюбила душа моя?" Стражники избили меня, поранили меня, сдернули с меня покрывало... Но только я отошла от них, как нашла того, кого возлюбила душа моя; ухватилась за него и не отпустила, пока не привела в дом матери моей..."
- Боже мой, - сказал Соколовский дрогнувшим голосом, - что это ты читаешь. Это же почти слово в слово наша история.
- Боюсь, что и в будущем тоже.
- Нонна, - уткнулся он лицом ей в колени. - Не смерть мне страшна, а разлука с тобой. Я не могу подумать, что потеряю тебя.
Опасный государственный преступник, народник-террорист, Силаев Сергей Андреевич, бывший корнет русской армии, который бежал из тюрьмы и розыски которого были объявлены по всей империи, проживал теперь нелегально в Черниговской губернии, служил управляющим имением и во всех документах значился Соколовским Сергеем Мироновичем. Никто из его родных не знал, где он, знали только, что жив. Никаких вестей родным не подавал, ни матери, ни сестрам, чье поместье стояло в центральной России, в Тверской губернии, рядом со Старицей - старинным русским городком на Волге.
Убежал он из тюрьмы средь бела дня, на редкость легко и просто; возможно, это был единственный случай такого дерзкого побега. Произошло это так.
Из Министерства внутренних дел в тюрьму приехала с ревизией комиссия. Комиссию ждали. И чем больше старались навести в тюрьме порядок в соответствии с требованиями инструкций и Положения о тюремном режиме, чем больше спешили, тем больше было неразберихи и хаоса. Одно делали, другое забывали, а доделывая забытое, портили то, что уже было сделано. Когда комиссия приехала, беспорядок, впрочем, как это обычно бывает, - стал еще явственней. Ревизоры разносили начальство, тюрьму лихорадило.
Июнь стоял знойный, а в тот день было особенно душно. Одному члену комиссии, медицинскому инспектору, показалось жарко ходить в вицмундире по коридорам и камерам, где ни сквознячка, ни прохлады, и, сняв вицмундир, фуражку и белый халат, он повесил все это в шкафу коридорного надзирателя, оставшись в одной рубашке. Как раз наступило время обеда, разносчики раздавали по камерам баланду, продавали махорку, сахар, пряники и еще кое-что из дозволенного, дневальные выносили из камер параши. Был тот самый оживленный час в тюрьме, когда отпираются все камеры.
Силаев, стоя в очереди за баландой, заметил, как разделся инспектор-врач, и у него сразу мелькнула мало сказать отчаянная - безумная мысль о побеге. Словно кто-то стукнул его по голове и шепнул: беги, поймают - карцером только отделаешься. И он отважился. Взялся вместо дневального вынести парашу в уборную. Тот охотно уступил ему свою очередь. Силаев снял тюремный халат и в нижней рубахе (штаны и туфли на нем были свои, гражданские) подхватил с напарником парашу и понес к выходу. Надзиратель в этот момент был в другом конце коридора, разбирал ссору между раздатчиком обеда и арестантами. Силаев сказал напарнику, чтобы нес парашу один, и сам, не веря в успех, молнией кинулся к шкафу, надел вицмундир, поверх - халат, на голову фуражку и спустился на нижний этаж. Прошел мимо надзирателя первого этажа - тот не остановил, ничего не заподозрил, пошагал по двору. Возле ворот и проходной будки стояли два охранника. Силаев неторопливо, спокойно стал осматривать двор, остановился, заметив на дорожке окурок, демонстративно поднял его, показал охранникам, погрозил пальцем. У него еще хватило выдержки и завидного, до того самому ему неведомого, спокойствия заглянуть в уборную, как бы тоже для ревизии, и только потом направиться к проходной. Охранники, естественно, приняли его за врача-инспектора, члена комиссии, что вот уже который день наводила страх на администрацию тюрьмы. Они вытянулись перед ним во фронт, а старший попытался оправдываться:
"Извините, пан доктор, двор недавно подметали, а из нужника еще вчера все выгребли".
"Хорошо, молодцы, отметим в акте, - сказал он. - А как территория вокруг тюрьмы?" - и уверенным жестом руки показал на железные ворота.
"Извольте взглянуть, пан доктор".
Громыхнул засов, звякнул замок, ворота распахнулись, и Силаев очутился на свободе...
Он долго потом помнил, да и теперь еще не забыл, какая на него сразу напала слабость, как дрожали руки и ноги, передергивало нервным тиком лицо. Ему бы кинуться бегом наутек, подальше от тюрьмы, затеряться на задворках среди людей, сорвать белый халат, фуражку, которая была ему мала и еле держалась на макушке стриженной наголо головы, сбросить вицмундир с блестящими погонами, нашивками, петлицами, а он еле-еле переступал ногами. Словно во сне, когда снится, что убегаешь от какой-то опасности, изо всех сил стараешься бежать, а ноги, как ватные... Так и с ним тогда было. И только когда прошел из конца в конец проулок (шел, дурень, на виду у всей тюрьмы - окна тюремной канцелярии глядели ему вслед), только тогда, словно стегнули его по пяткам, шмыгнул за угол дома, припустил, добежал до оврага, спрятался в кустах.