При опознании - задержать - Страница 49

...Прочитал в газете страшное сообщение: террористы убили губернского шефа жандармов. Кинули бомбу в коляску. Вместе с ним погиб сын, гимназист-первоклассник, а кучеру оторвало ноги. Чудовищное известие.

Стараюсь понять этих террористов. Верю, что они фанатично преданы своей идее - заменить самодержавие народовластием и за эту идею не щадят ни своей жизни, ни жизни врагов. Но ребенок? Террористы хотят таким образом запугать царя и надеются, что царь сам добровольно отдаст власть народу. Я в это не верю, как не верю и в то, что мужики пойдут за террористами, только подай им знак. Не пойдут. Сам видел это в шестьдесят третьем году... Сомневаюсь также, что единственный правильный путь перестройки общества террор и революция. Разуверился в этом.

Случалось не раз в истории революций и переворотов так, что небольшая часть общества, захватившая власть, получала привилегии не по заслугам. И снова в обществе нет справедливости, снова нарушен покой, растет недовольство, усиливается ненависть к власти, назревает новый взрыв. Те, кто не получил привилегии, и те, кто их утратил, пытаются свергнуть ненавистную им власть. Снова страдания, жертвы, кровь, снова все возвращается на круги своя. Революция - это насильственное ускорение эволюции.

Полностью согласен с поэтом Жуковским, который некогда писал: "Движение - святое дело; все в божьем мире развивается, идет вперед и не может, и не должно стоять... Останавливать движение или насильственно ускорить его - равно погибельно...

...Революция - есть безумно губительное усилие перескочить из понедельника прямо в среду. Но и усилие перескочить из понедельника назад в воскресенье столь же губительно".

...Время - лучший творец и судья, оно творит без крови. Приходит новое время и приносит с собой новые, необходимые перемены. Время - двигатель истории: человечество меняется, на смену старым поколениям приходят новые. Они видят и дальше и лучше, потому что стоят на плечах предыдущих поколений.

...А может быть, эти революционеры-аскеты, которые отреклись от всех жизненных благ и выгод - богатства, карьеры, любви, и есть первые ласточки этого нового поколения.

...Ищут и в нашем Конотопе революционеров, розыскные бумаги присылают; ищут некоего Силаева. Интересно было бы познакомиться с таким революционером.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Потапенко зашел к Иваненко под вечер. Купец вернулся из Киева и отдыхал после бани, лежал на тахте в халате, разморенный, распаренный. Перед ним на столе тихо посапывал самовар и желтела связка баранок с маком. Купец пил чай вприкуску. Когда Потапенко вошел, он, не вставая, указал на кресло, пригласил сесть. Спросил о матери, о ее здоровье, поинтересовался, как у нее идут дела, - одним словом, выказал уважение молодому холостяку. Пошутил:

- Вот видишь, лежа чай пью, как тот лентяй, что сидя дрова колол. Ему говорят, что так колоть неудобно, а он отвечает: пробовал колоть лежа, еще хуже... Налить стаканчик?

Потапенко, хоть и не хотел пить, не отказался. Со стаканом в руке, что бы там в нем ни было, вино или чай, разговор идет легче. Сам налил себе кипятка из самовара и заварки.

- Ну, как там, вора моего уже упекли в острог?

- Понимаете, Платон Гаврилович, не посадили, отпустили. Следователь отпустил.

- Как отпустил? Этот усатый поляк Богушевич отпустил?

- Не нашли доказательств его вины, Платон Гаврилович. Выяснилось, что не он залез в лавку, не он взломщик. Пришлось вынести постановление о прекращении следствия. Об этом я и пришел вам сказать.

- Тю-ю, - сердито и недовольно поднял густые черные брови купец. Поймали с мешком накраденного и не вор? Что за фокус-покус?

- Не доказали, что он украл. Хлопцу тому всего восемнадцать. Шел, пьяный, мимо лавки и спугнул вора. Тот утек, кинул узел, а этот его подобрал. Правда, казус? Интересный казус, прямо как в книжке.

- Книжек я не читаю, они меня кормить не станут, от них мозги сохнут... А вы этому сопляку и поверили?

- Других доказательств нет, Платон Гаврилович. А всякое сомнение на пользу обвиняемому.

- Хитро, хитро говоришь, видать, что учился. - Иваненко матерно выругался, покрутил головой, расспросил, чей это хлопец, попросил дать ему бумагу, карандаш, записал фамилию Тыцюнника, адрес. - А, так это сын того хромого на одну ногу! Ничего, меня не минуют, придут рассчитаться. Ну и полячку твоему я тоже припомню. Это он мне нарочно свинью подложил.

- Да нет, зачем нарочно. По закону все.

- Ладно, пусть по закону, а все равно он еще со мной встретится.

Потапенко обрадовался:

- Платон Гаврилович, напишите, что вы согласны и отказываетесь от преследования Тыцюнника по суду, забираете свою жалобу.

- А этого он не хочет? - показал кукиш Иваненко. - Чтобы вам работы меньше было? Знаю я вас, лентяев, - тебя и того полячка.

- А он и не поляк вовсе.

- Не ври, сын Сидоров. Кто же он? Католик ведь.

- Он себя белорусом считает.

- А почему же тогда не женился на православной? Ляшской веры взял девку.

"Не может смириться с тем, что упустил такого жениха", - злорадно подумал Потапенко, сдерживая улыбку. Он хорошо знал, как купеческая семья обхаживала Богушевича. Холостым Богушевич наведывался в дом купца, на него рассчитывали, как на жениха, - зять был бы неплохой, дворянин, хоть и захудалый. Глядишь, и дочка в дворянки вышла бы. Богушевич бывал почти на всех вечеринках, которые купец устраивал у себя в доме для приманки женихов. Вечеринки эти купец называл балами. В печатне Фисаковича заказывались бланки пригласительных билетов, и дочки по своему выбору рассылали их молодым людям Конотопа. Богушевич всегда получал эти приглашения и почти всегда приходил; порой танцевал, пел, веселился вместе со всеми, но чаще молча сидел и смотрел, как веселятся другие. Постоянным участником таких "балов" был и Потапенко. Танцевали под рояль, играла Клара Фридриховна, местная "музыкантша", высокая, широкая, что плечи, что низ, какая-то дальняя родственница члена окружного суда Масальского. На всех пальцах у нее блестели кольца и перстни. Эта Клара Фридриховна тоже зарилась на Богушевича. Когда она пела романсы, то просила его сесть рядом и переворачивать страницы нот. Он садился, брал за уголок нотный лист, следил, чтобы вовремя его перевернуть.